Творческий портрет по следам интервью
Как-то после занятий по инструментоведению у В. В. Кузнецова мы с однокурсниками вовлекли нашего профессора в беседу. Его суждения, высказанные нам мнения всегда отличаются оригинальностью. Думается, что обмен мыслительной, идейной и творческой энергией с личностью такого масштаба необходим молодым музыкантам. Вячеслав Кузнецов – человек крайне притягательный, во многом за счет своего уникального характера: умный, талантливый и глубокий, и при этом открытый, добродушный, скромный и практически всегда улыбающийся.
В этот раз профессор выразил свое глубокое и искреннее сожаление о том, что интервьюированием корифеев белорусской композиторской школы ХХ века, таких как Евгений Глебов (о нем мы во многом знаем лишь благодаря рассказам его близких), Дмитрий Смольский, Анатолий Богатырев, Владимир Оловников и другие, занимались недостаточно. Эта его мысль какое-то время звенела в моей голове, призывая к действию, и вскоре я постучалась в его кабинет с микрофоном, штативом для записи видео и листом А4 с заглавием «Кузнецов. Интервью» в руках. Однокурсники согласились помочь мне с техническими задачами, за что я им очень благодарна, а также составили необходимую аудиторию, с которой Вячеславу Владимировичу привычно было общаться.
Главная цель этой встречи и всей дальнейшей работы – создать собирательный портрет выдающегося белорусского композитора сквозь призму его же размышлений о профессии. Беседа получилась насыщенной, многовекторной, затрагивающей разные стороны деятельности Вячеслава Владимировича.
Эволюция творчества
В современной академической музыке сформированные в прошлом веке авангардные тенденции не утратили своей популярности. Однако, во времена молодости Вячеслава Кузнецова экспериментальные техники использовались повсеместно и более концентрированно. Он рассказал, как в 90-е годы этому способствовала не только культурная повестка, но и появление на белорусской сцене уникального ансамбля «Классик-авангард» с неутомимым открывателем новых путей Владимиром Байдовым. Ансамбль, исполнявший музыкальные новинки и забытые шедевры далеких эпох, организовывал полноценные фестивали современной музыки. Писать интеллектуальную музыку было, по словам профессора, трудоемко, но интересно. «Это оттачивало технику, композиторское мастерство». Профессор с улыбкой рассказывает об этом периоде: «Тогда много было интеллектуальных и конструктивных поисков. Эмоции отодвигались на второй план, но, конечно, не исчезали совсем. Они просто становились совершенно другого рода, более сложными. Я помню, например, что “Цезий” вызывал довольно сильный эмоциональный отклик».
«Цезий-137» для 67 исполнителей и магнитофонной ленты — один из примеров математически выверенных произведений Вячеслава Кузнецова. Он создан «за столом» и является сонорной композицией. По выражению автора, в этом произведении «нет ни одной «живой» ноты». Проверить, какой эффект производит звучание «Цезия» на слушателя композитор смог только на первой репетиции в филармонии. «Мои ожидания оправдались. Несмотря на сложность и жесткость композиции, идея была воплощена точно. Единственное, музыку такого плана сложно демонстрировать по радио». За небольшой усмешкой последовал рассказ, как наряду с академическими сочинениями композитора на радио однажды зазвучал «Цезий-137». «Люди думали, что их радио сломалось». После этого казуса кассета с сочинением была помечена фразой «Демонстрировать только с предварительным комментарием».
К этому же типу произведений относится и «Игра в бисер» для гитары и (или) струнных, названная композитором в ответ на вопрос о самой его трудоемкой работе за пройденный творческий путь. «Каждая нота там высчитывалась, каждая имела свое место, ни одна не могла быть сдвинута. Важна была точность: чуть ли не логарифмической линейкой приходилось все измерять. Название “Игра в бисер” означает интеллектуальную игру: игру ума, лишенную эмоций. Там все должно быть на своем месте, как в додекафонной музыке. Иначе придирчивые критики найдут неточности и будут гадать: это ошибка, внедрение побочного тона, или авторская воля?» — говорит о произведении Вячеслав Кузнецов.
Наступление нового столетия совпало с началом отличного, более зрелого периода в творчестве композитора. Кузнецов интересуется национальной тематикой, обращается к театральным жанрам и прочно закрепляет на афишах Большого театра Беларуси имена белорусских исторических деятелей – князя Витовта в своем балете «Витовт» и княгини Анастасии Слуцкой в хореографической легенде «Анастасия». В числе менее сценически успешных, но имевших успех у слушателей – опера «Записки сумасшедшего» по повести Н. Гоголя, балеты «Макбет», «Клеопатра» и «Клеофас».
Попытки поставить свои произведения в театре не сразу увенчались для композитора успехом. «Музыку такого жанра воспроизвести на театральной сцене очень сложно, потому что интересы сторон часто не совпадают. У нас в распоряжении всего один оперный театр и один музыкальный. Автор приносит замечательную партитуру, а ему говорят: “Вы знаете, эта тема неактуальна сегодня. Подождите, может быть позже”. Через время он снова приходит, и слышит то же самое. Однажды, наконец, звезды сходятся, и автору говорят заветное: “О, Вы знаете, а тема близка, давайте поработаем”. За этим следуют проблемы другого рода: процесс постановки занимает большое количество времени и привлекает огромное количество людей: оркестр, дирижер, хореограф, костюмер, артисты. Работа сложнейшая».
Тем не менее, если думать о трудностях слишком пессимистично, то, говоря словами профессора, «можно вообще ничего не писать». А Вячеслав Кузнецов считает венцом творческого пути композитора симфонию, балет или оперу. «Можно заметить, что великие музыканты в результате творческого развития зачастую приходят именно к крупным жанрам. Я думаю, это потому, что там все сходится: все техники, все возможности. Жанры могут быть разные: балет, симфония или опера. Например, Малер опер не писал, но тяготел к ним, а в его симфониях можно найти все. Вагнер поначалу писал достаточно традиционные оперы, потом пришел к целым сценическим действиям, а вот симфоний и балетов, кажется, не писал. Зато какие это оперы! А Бетховен… Сколько опер у Бетховена? Одна! Но зато какая, правда? Так что это три важнейших достижения композитора: балет, симфония и опера. Но и балет, и симфония могут быть составляющими оперы. Поэтому она – высшее проявление музыкального творчества».
Успех своих театральных сочинений композитор скромно объясняет удачным стечением обстоятельств. В памяти Вячеслава Кузнецова остались не только приятные моменты, но и некоторые недоразумения, задевшие ранимую творческую душу, поэтому воспоминания о театре всегда разнообразны. Одно из приятных воспоминаний: «Помню тот период, когда в театре репетировали мой балет. Я шел по коридору и слышал, как в нескольких подряд залах звучали разные фрагменты моей музыки. Это очень впечатлило меня».
Сочинение музыки на заказ
Не менее важная область творчества композитора – сочинения на заказ. Такого рода работа, если заказчик не слишком прихотлив и отчасти смотрит на музыку в том же направлении, что и автор, может быть очень интересной. Любые рамки побуждают автора к поискам воплощения идеи в заданных условиях, что делает более мощным и глубоким его композиторский аппарат.
Однажды на занятиях по инструментоведению профессор дал нам как будущим композиторам такой совет: «Если у вас когда-то будет заказ на состав, который вам не нравится или кажется абсурдным, постарайтесь воплотить идею так, будто бы она изначально ваша». По его словам, этот способ не раз был испытан опытом. Особенно при сочинении государственного заказа, где помимо музыкальной составляющей была крайне важна визуальная. «А режиссеры же, они такие, с фантазией. “Я хочу картинку, где десять арф должно быть”. Красиво? Красиво. “А здесь пятнадцать цимбал, здесь хор. И еще пять солистов”. Он режиссер, он заботится, чтобы было шоу, была картинка».
«Я помню, у нас было много экспериментов с ансамблем “Классик-Авангард”, когда начинали. Один австрийский музыкант привез какой-то длинный рог (уже не помню, как он назывался) и говорит: “Хочу показать его в интересном звучании в какой-нибудь новой композиции”. Вот мы с коллегами и писали для этого рога с оркестром. Каждый по-своему представлял, как он должен звучать. В итоге получилось интересно».
Тактика взаимоотношений с исполнителями
Вячеслав Кузнецов очень трепетно и внимательно относится к воплощению композиторского замысла. Об этом можно судить и по тому, сколькими различными мыслями на эту тему он поделился со мной.
К примеру, профессор пытался посчитать, сколько стадий отношений с исполнителями бывает. «Когда ты еще молодой композитор, пишешь произведение и думаешь: “Лишь бы исполнили!” Кому-то несешь, спрашиваешь: “Сыграешь?”, а тебе: “Нет”. Следующее сочинение ты уже несешь конкретному музыканту, который согласился исполнить в прошлый раз. Затем тебя уже просят: “Напиши чего-нибудь для меня”. Этот круг уже избранных исполнителей разрастается не только в сторону количества, а в еще в сторону качества, и через время ты уже пишешь специально для какого-нибудь маститого музыканта. Потом у тебя уже маститые начинают просить для себя какую-то новинку, эксклюзив. После этого уже даже не смотришь. Они просто спрашивают: “Можно?” и играют. Ну, а высшая степень – это написал, отдал и пришел только на концерт. Потому что уверен, что концептуально все будет сделано отлично и будешь сам удивляться: «Надо же, как я написал».
Композитор был рад с высоты своего опыта ответить мне на вопрос о том, как наиболее плодотворно работать с исполнителями. «Конечно, лучший вариант – иметь исполнителя высочайшего класса, находиться с ним в доверительных отношениях и иметь полное взаимопонимание. Так у меня получалось, что были и сейчас есть хорошие исполнители, в руки которых я с удовольствием отдаю свою музыку. Был даже концерт, где я полностью доверил Людмиле Калиновской (руководителю ансамбля “Классик-Авангард” в настоящее время) концепцию и специально не пошел на репетицию, чтобы не мешать. Композитор на репетициях часто нервирует музыкантов своей критикой. Представляете, каково дирижеру постоянно слышать: “Здесь надо не так, а почему здесь так, а кто там вступил не туда?” и так далее. Она мне тогда ответила: “Замечательно”. Дальше я сказал: “То, что я написал в нотах, должно исполняться, как я написал. Если я что-то не дописал, какой-то нюанс, какое-то ritenuto – это моя ошибка. Темпы сейчас можно все точно проверить, нюансы тоже. А поиск образа в рамках текста – пожалуйста”. Причем, я всегда говорю: “Если у вас, исполнителей, есть возможность в этом тексте сделать образ рельефнее – замечательно”. Потому что у хороших музыкантов есть особое чувство формы и другие аспекты, которые они тонко чувствуют и могут грамотно выстроить. Еще очень интересно дать в сочинении возможность импровизации тому, чьи возможности и отношение к музыке знаешь. Приятно знать, что есть такие исполнители, которым можно довериться».
История сотрудничества Вячеслава Кузнецова с заслуженным артистом Беларуси Евгением Гладковым и его ансамблем «Лилея» является отличным примером творческого согласия. «Это было лет тридцать назад. Он приходит ко мне и просит написать пьесу для концертного репертуара, частично описывает ее характер. Композитору нелегко сразу понять, что именно хочется исполнителю. Но когда я вскоре принес ноты, музыку сразу приняли хорошо. И уже больше тридцати лет они начинают свои концерты моей пьесой “Добрый вечер”. Я говорю: “Ну, как это получилось?” Он отвечает: “Удача”. Поэтому теперь у меня так много цимбальной музыки – заказывают».
Однако, есть исполнители, которые всегда стремятся все улучшить. Они считают, что знание своего инструмента дает им право и возможность корректировать все неподходящие, по их мнению, фрагменты сочинений. «Когда исполнитель переходит черту, вносит свои коррективы – это плохой показатель. Чем талантливее музыкант, тем больше он найдет в данных ему композитором рамках. Чем меньше его талант, тем больше он будет “резать”, добавлять. Я помню Вячеслава Волича (отличный дирижер, кстати). Мы репетировали “Витовта”, и у него было сильное желание показать себя, он же из Москвы. Он, значит, предлагает: “Давайте здесь pizzicato сыграем”. Я говорю: “Нет, никакого pizzicato”. Он снова придумывает: “А давайте col legno”, а потом еще хотел добавить лишние флажолеты. Я ему сделал замечание: “Все же написано, все есть. Репетиция не для того, чтобы искать новые приемы”. Это делают тогда, когда не над чем работать. А работать надо над образом. Я вспоминаю Малера: “Мы пишем не для того, чтобы было красиво, а для того, чтобы сказать что-то”. Для красоты композитор добавляет, конечно, пару интересных приемов. Образ не меняется, только его трактовка. В итоге мы пришли к согласию и Волич отлично продирижировал. Но были моменты, а точнее – два, которые я даже запомнил, настолько был поражен. В конце этого балета у меня скрипка доходит до третьей октавы, идет, идет, причем скачками, через полторы октавы до ноты “ми” четвертой октавы. Не то чтобы это неудобно. Удобно, можно флажолет взять. Но скрипач взял не через октаву, а рядом. Я говорю: “Что-то тут не так”. Он говорит: “Ну, так же легче”. А в этом его ходе весь смысл: контрабас там идет вниз, а скрипка вверх. Получается большое расстояние, объем. И нужна именно эта нота. Я говорю: “Для меня эта нота важна”. Он очень удивленно отвечает: “Да?” и тут же играет правильно. Так что все у композитора в нотах написано, ничего придумывать или менять не нужно.
Потом была ситуация, когда ударники решили добавить металлическую коробочку. Она очень выбивалась. Я спрашиваю: “Что это тут не так?” Они говорят: “Да мы тут добавили, чтобы было ярче”. Я говорю: “А есть это в партитуре?” Слышу: “Нет”. Пришлось им коробочку убирать. И еще был момент в одном из моих сочинений, когда четыре инструмента вступают поочередно, то есть каноном: сначала большой барабан, потом том-том, потом литавры и тарелки. Кто-то вдруг говорит: “Вступайте все”. И я слышу какой-то странный шум вместо музыки. Спрашиваю: “Кто?” Исполнители говорят: “Это нам дирижер сказал”. Дирижер возражает: “Нет, это они сами”.
Вот такие вещи, казалось бы, никто и не заметит, но зачем менять точно выверенный, детально проработанный авторский текст?»
Подобные неприятности профессор считает частью профессии. И сомнения, и мысли о смысле своей деятельности мучили и продолжают мучить практически каждого творческого человека. «Кто-то сказал: “Никогда не старайтесь каждый такт сделать гениальным”. Есть так называемый “ход” — нас учил Владимир Владимирович Оловников ‑ это кусок музыки, который приводит из одного раздела сочинения в другой, то есть у него функция перехода, и он не несет высоких смысловых нагрузок. Он просто часть». Профессор приводит в пример художников, которые детально вырисовывают «каждую травинку, каждый листик». «Парадоксально: “Все выписано, а ощущение, что это разукрашенная фотография”. И думаешь: “А смысл какой в этом, если можно фотографию рядом поставить, и изображение будет идентичное?” Мне ближе, когда виден мазок, какой-то волосок с кисточки застрял… Издалека этот рельеф производит очень сильное впечатление. Вблизи уже не то, но ты видишь сам процесс рождения произведения». Далее композитор проводит параллель с нотами, которые на бумаге – замысловатые знаки, не имеющие смысла сами по себе и обретающие его только в чьих-то умелых руках. Вячеслав Кузнецов дополняет свои мысли цитатой Пастернака: «И чем случайней, тем вернее рождаются стихи навзрыд».
Пути развития современного белорусского музыкального искусства
Современные белорусские композиторы часто высказывают сожаление по поводу отсутствия интереса исполнителей к современной национальной музыке, непонимания ее и нежелания понять. Вячеслав Владимирович выразился просто и глубоко: «Мне всегда казалось, что надо свою музыку исполнять, а не чужую. Почему? Чужую уже кто-то исполнил, и даже лучше. А свою никто не исполнял, поэтому не получится сделать это ни лучше, ни хуже. Будет именно так, как нужно. Какая-то есть в этом несправедливость…» Кто же будет представлять нашу музыку миру кроме нас самих?
В целом, быть композитором – это невероятный труд, часто невообразимый для окружающих. «Музыка – профессия сложнейшая, а композитор – это на порядок сложнее. Да, исполнитель много занимается. Понятно, что это очень сложно. Но композитор – это…» Профессор часто задумывался и замолкал в середине предложения, особенно, когда такую необъятную и безусловно довлеющую над остальными часть его жизни, как музыка, приходилось вместить в одно-два предложения, сконцентрировать в нужной словесной оболочке.
«С другой стороны, это настолько интересно! Открывать что-то, чего еще не было. Чистый лист, бескрайние возможности. Это Стравинский себя ограничивал, говорил, что “иначе это бесполезно, можно уйти куда-то не туда”. Но он был человек особый. Мы поступаем иначе. Кстати, я думаю, что еще есть возможность сделать то, чего никто не делал. Да, в интонационной сфере очень много всего уже придумано, и в гармонической. А вот тембральная сфера, формообразование… Вы можете придумать такой инструментарий, выступить с такими идеями, что будете первооткрывателями. Например, сочетать несочетаемое. Допустим, в камерной музыке. Но в рамках эстетики, не просто в рамках эксперимента. Возьмем, к примеру, цимбалы, флейту пикколо и тубу. Нормально? По-моему, никто еще такого не делал. А даже если кто-то делал, добавляем маримбофон, и уже точно никто не делал. А результат будет потрясающий! Еще концептуально как-то это подать, не просто “Пьеса”, “Прелюдия”, “Вариации на тему такую-то”, а оправдать как-то этот состав. Но не в лоб оправдывать – “Американец в Париже” -, а чтобы все это было грамотно и остроумно».
***
Вячеслав Кузнецов является для меня одним из лучших мастеров композиции и инструментовки. Он также великолепно преподает свои дисциплины и подходит ко всему умно, глубоко и всегда с оптимистичным настроем. Белорусская музыкальная культура существенно обогатится, если новые творческие планы профессора воплотятся, и мы услышим новые балеты, оперы и другие сочинения.
А на данный момент, к сожалению, не всегда получается сохранить то, что имели. Горестно упоминать о снятых в театре постановках балетов «Витовт» и «Макбет». К сожалению, в наше время, как и во многие века до этого, редко наблюдается необходимое трепетное и уважительное отношение к автору и его труду, осознание действительной ценности его вклада. Думается, когда-то это должно поменяться. Почему не сейчас?
Остроумие, грамотность, высочайший интеллект в тандеме с тонким эстетическим вкусом, способность ко многим (включая поэзию и изобразительное искусство) видам творчества, другие разнообразные таланты, присущие профессору, прекрасно сочетаются с его скромностью и дружелюбием. Потому личность Вячеслава Кузнецова продолжает притягивать к себе внимание окружающих и является одной из самых значимых в пространстве белорусской культуры.
Текст составлен Жаворонок Анной, студенткой 2 курса специальности «Композиция»
